[Salon 2. Mezhdunarodnaya Khudozhestvennaya Vy'stavka : Salon 2. International Art Exhibition]

Nr. of pages: 39.
Holding Institution: [Rossijskaya gosudarstvennaya biblioteka]

Грядущий город
Исторический импрессионизм выдохся, пришел к тупику, к технической
бездушности, к скуке пуантилизма и нео-импрессионизма. Говорить теперь об
импрессионизме - значит ломиться в широко открытые ворота. Импрессионизм
разрушил все мертвые условности, на которые опирался мир прежних
живописных представлений. Искусство живописи вернулось к своей сущности:
к декоративности, ритму и живописности. Перед современным художником
стоит другая задача — задача нового синтеза линии и краски. Но задача синтеза
стоит не только перед художником - она стоит перед всей современностью. Все
наши верования, искания, тоскования по грядущему синтезу всей жизни. И нам
уже открывается
пророчески то, что примирит противоречия и сольет раздробленные грани в
единый лик. Наше искусство глубоко современно и потому предвидеть и
предчувствовать его будущий синтез обособленно, не предвосхищая и не
предчувствуя будущего всей нашей современности, будущего лика нашей
культуры, судьбу которого разделит и живопись, наряду с другими родами
искусств, невозможно. Будущий лик земли уже грезится нам и чувствуется - это
город. Синтез и примирение всех сил, мятущихся ныне, органическое и
гармоническое их слияние - город. И когда жизнь этого целостного, единого
города тоже станет целостной и единой, т.е. ритмично здоровой
- красивой, тогда и искусство не будет чем-то внешним, профессиональным и
аристократическим. Красота доступна каждому и понятна, потому что
рожденная и взлелеянная в недрах города, она будет кровно близка и людям,
вышедшим из тех же недр города-стихии.
Лик будущего человечества - «город». Весь исторический
процесс многих веков можно характеризовать, как превращение всего мира в
огромный, бесконечный «город». Эту работу превращения совершает
капитализм, условия современного производства. Вот почему не могло быть
искусства, выросшего из общей духовной массы человечества, потому что был
«город» и «не-город», была разорванность, был антагонизм, были люди
естественные и были горожане. Выла жизнь простая, здоровая, и городская,
экзотическая, искусственная,
оторванная.
Можно проследить, как видоизменяется сущность и характер города. Сначала
это нарост на общем теле Европы-деревни, что-то в высшей степени условное,
противоположное всему общему укладу жизни исконной, глубоко бытовой,
стихийной, вековой деревенской культуры; затем город, накопляющий и
распределяющий богатства, громадный склад
продуктов и место жизни всех, связанных какими-либо специфическими
функциями с жизнью города. Затем город - высасывающий, разоряющий
деревню, берущий и пожирающий все соки, город-паук, город-зверь, город-
чудовище, со своими странными очарованиями и вожделениями, где нет
ни одной души, где стекаются товары, экзотика души, искусство всего, что
можно привезти, купить, привить. Там сталкиваются, переплетаются все вкусы,
все культы, все, чем можно производить, бросить на рынок, оглушить. Отрава,
отстои всех волнующих чужеземных красот, идей, можно найти, вкусить,
купить в этом городе, как можно найти роскошные ткани далекого Инда,
ароматы, опьянения, экзотику неведомых стран.
Город, бывший сборищем всех душ, всех вкусов, всех
культур, религий и безверий - переломал, переварил все это
противоречивое обилие, всосал в себя и, унавоженный, согретый всей гнилью,
всеми отбросами, он пустил свои ростки, стал органическим, захотел иметь
свою душу, вкус, свою красоту, свое искусство, свою поэзию. И вот тогда стали
ненужными все подражания, все искусственные привязки, все эллинизмы,
классицизм, ориентализм, вся привозная красота и роскошь, не нужна стала
цельность и гармоничность чуждых умерших культур, потому что город сам
набрался сил, врос глубоко в землю, достиг корнями тех исконных, заповедных
недр, которые служат истоком всякой жизни; город не только стал
органическим, не только механически целостным, но и гармоническим: душа
города срослась, слилась, с духом земли. Еще идет этот процесс, еще очищается
и бродит город, еще далек светлый, радостный и лучезарный город, еще далек
город-эпос, город-стихия.. И нам, может быть, не суждено жить в этом мире-
городе, но мы чувствуем его приход, заря над нами, мы тоскуем еще больше,
чем раньше, но в нашей тоске есть вера, мы ищем символов грядущего. Стоит
только всмотреться во все творения современного
художника, и вы почувствуете эту тоску, это ожидание, предчувствие новой
жизни, нового человека, мощного, стихийного, гармоничного, свободного, и
город будет яслями его рождения. В самой глубине, в самой прозрачности и
стихийности грядущего города-Мессии родится новый человек.
Город был узурпатором, жестоким владыкой, врагом всей общей жизни и
палачом, Но вот проходят века, город вросся в землю, разросся вширь, пустил
глубоко свои корни. Стирается разница между городом и не-городом, или,
вернее, город поглощает не-город. Антагонизм между деревней, почвой, землей,
и городом слабеет, потому что деревня перерождается, становится городской, и
сам город перестает быть искусственным, Город уже не ломает человека, город
растит нового человека, целые поколения вырастают в городе, и атмосфера
города перестает быть экзотической. Город перестает быть приютом особых
людей, оторванных от общей массы, напротив, самые низы, ядро растет в
городе.
Город растет, город заливает лицо земли, город становится ликом земли,
железные дороги, телеграфы, всевозможные пути сообщения, обмен товаров и
идей обратил все в один огромный город. Деревня, не-город, ее люди, природа,
в романтическом смысле, все это стало пластом историческим, покрытым
новыми наслоениями, и город стел природой. Город стал стихией. Город стал
единственным. Мы идем к какой-то цельности, к единому - нет больше двух
душ — только одна душа
города. Венец нашей культуры - город. Мы возвращаемся к
Пану, мы идем к новой естественности, к радостному возрождению через город,
который перестал быть извращением.
И цельный, новый человек, человек гармоничный, как древний эллин, родится в
городе. Идет истинное искусство из самых недр новой стихии, из недр города.
Вся жизнь, вся современность хочет вернуться к истокам, к своему истинному
значению, к своей сущности. Живопись, как одно из выражений современного
духа, должна была снова причаститься земле, вернуться к истокам, окунуться в
почву, уйти, истлеть, чтобы снова оплодотвориться в этой новой земле
семенами грядущего города. Зреют виноградные гроздья на новом
винограднике-городе, и когда будет искриться новое вино искусства, должны
быть новые меха.
И вот, разрушенное и сожженное, потерявшее всякую форму, искусство снова
рождается, но не из чужой культуры, а из духа города, из города-
первоисточника всей современной жизни; снова художественные достижения
идут теми путями, какими гармонически развивался примитивный гений,
цельный, нераздробленный и неотравленный роскошью и искусством иных,
далеких, умерших, истлевших, призрачных
миров и душ.
Душа будущего искусства и душа будущего человека родится из успокоенного
ритма города, и этот единый ритм будет звучать созвучно и в душах, и в
красоте. Человек перестанет быть горожанином, в самых глубинах города будет
безумно близок земле, природе, солнцу; через город он ощутит свою утерянную
связь с жизнью мира — и это снова вернет его мироощущению религиозность и
мистичность. Искусство станет
гармонической частицей жизни, а живопись уже теперь идет по этому новому
пути слияния с жизнью, она становится стильной, декоративной и музыкальной.
Не только трагедия и поэзия рождается из духа музыки, но и живопись, причем
живопись гораздо ближе всех искусств стоит к музыке, даже больше: живопись
не перестала быть музыкой, и все возвращение живописи к своей сущности, к
своей природе, сводится к выявлению ее музыкального начала.
И это возвращение совершается в лоне нового города, бытие которого само в
себе начинает приобретать инстинкт красоты, инстинкт музыкального ритма
жизни, и вот почему искусство, рожденное новым духом города, новое
искусство так неумолимо должно быть именно наиболее чистым выражением
этой вновь рожденной жизни и ее музыкальной красоты.
Вот почему и возвращение поэзии и живописи к музыке возможно и
неотвратимо должно было возникнуть именно в недрах современности, из
дыхания еще произрастающих семян нового города.
К музыкальному началу возвращается вся жизнь, по музыке жизни все наши
тоскования, верования и искания. Для того, чтобы воспринять не только
формально новейшую живопись, и воспринять не только техническую сторону
и примириться с новыми сочетаниями красок, а для того, чтобы понять и ритм,
т.е. сущность новейшей живописи, ее содержание, нужно не только отыскать в
себе современника дисгармоничного, разлагающегося вконец города, но и
раннего предтечу грядущего города, нужно отыскать в себе тоску по будущей
красоте литургического города. Мы не можем сейчас быть цельными, но в
нашей отравленной, разобщенной многогранности должны быть грани,
обращенные в грядущее. Мы еще не рождаемся в красоте нового быта,
ритмичность и религиозная близость к городу стихии еще не живет в нас
просто, без прививки, потому что нет еще этого города, но должна быть у нас
тоска по красоте, томление к городу-солнцу, должны быть моменты и
ожидания, должны мы зажечь уже светильники и ждать Жениха, и готовиться.
И, действительно, раскройте любую книгу, и каждая страница будет освещена
этим ожиданием; почти вся литература - страстный до болезненности порыв от
разваливающегося и гниющего старого города, города машины, лже-города,
города-блудницы к обетованному городу, городу-ковчегу, в котором будут
заключены все светочи и заповеди.
Владимир Издебский

[The Future City
Historical impressionism has run out of steam, and has reached a dead end, a technical impasse, a boredom of pointilism and neo-impresionism. Talking about impressionism now means breaking into a wide open gate. Impressionism destroyed all the dead conventionalities on which the world of the former picturesque representations was based. The art of painting has returned to its essence: to decorative, rhythm and painting. The modern artist faces another task -the task of a new synthesis of line and paint. But the task of synthesis is not only before the artist -it faces the whole of modernity. All our beliefs, searches, yearning for the future synthesis of all life. And it is already opening up to usprophetically something that reconciles contradictions and pours fragmented facets into a single face. Our art is deeply modern and, therefore, it is impossible to foresee and presume its future synthesis separately, without anticipating and presentimenting the future of our entire modernity, the future face of our culture, the fate of which will be shared by painting, along with other types of art, is impossible. The future face of the earth is already dreaming to us and felt -it is a city. Synthesis and reconciliation of all the forces, which are mutating nowadays, their organic and harmonious merger is a city. And when the life of this integral, united city will also become integral and united, i.e. rhythmically healthy-beautiful, then art will not be something external, professional and aristocratic. Beauty is accessible to everyone and understandable, because born and nurtured in the depths of the city, it will be blood close to the people who came outof the same discipleship city.
The face of the future of mankind is the "city". The whole historicalthe process of many centuries can be characterized as the transformation of the entire world into a huge, endless "city". This work of transformation is done by capitalism, the conditions of modern production. That's why there couldn't be art that grew out of the general spiritual mass of mankind, because there was a "city" and a "non-town", there was tornado, there was antagonism, there were natural people and there were citizens. Life was simple, healthy, and urban, exotic, artificial, torn off.
You can see how the nature and character of the city changes. First, it is a growth on the common body of Europe-village, something highly conventional, contrary to all the general way of life of the original, deeply domestic, spontaneous, age-old rural culture, then the city that accumulates and distributes wealth, a huge warehouseproducts and a place of life of all connected by any specific functions with a life of a city. Then the city -sucking up, ruining the village, taking and devouring all the juices, the spider city, the beast city, the beast city, the beast city, with itsstrange charmsand desires, where there is no no soul where goods, exotic souls, art of everything you can bring, buy, instill. There are all tastes, all cults, everything that can be produced, thrown to the market, stunned. Poison, lagging behind all theexciting foreign beauties, ideas, you can find, taste, buy in this city, how you can find the luxury fabrics of the distant Indus, fragrances, intoxications, exotic unknown countries.
A city that used to be a collection of all souls, all tastes, all tastes cultures, religions and faithlessness -broke it all, digested it all. The contradictory abundance, he sucked into himself and, possessed with all the rottenness, all the garbage, he let his shoots run, became organic, wanted to have his soul, his taste,his beauty, his art, his poetry. And then all imitations, all artificial attachments, all Hellenisms, classicism, orientalism, all imported beauty and luxury became unnecessary, there was no need for the integrity and harmony of foreign dead cultures, because the city itself gained strength, grew deep into the earth, reached the roots of those primordial, protected bowels that serve as the source of all life, the city has not only become organic, not only mechanically coherent, but also harmonious: the soul of the city has merged, merged, with the spirit of the earth. This process is still going on, the city is still being purified and wandered, the city is still far away from being bright, joyful and radiant, the epic city is still far away, the poetry city... And we may not be destined to live in this world-city, but we feel its coming, dawning on us, we yearn even more than before, but in our longing there is faith, we are looking for symbols of the coming. One has only to look at all the creations of themodernthe artist, and you will feel this longing, this expectation, a feeling of a new life, a new person, a powerful, spontaneous, harmonious, free, and the city will be the nursery of his birth. In the depths, in the transparency and spontaneity of thecoming Messiah city, a new man will be born.
The city was an usurper, a cruel lord, an enemy of all common life and an executioner, but here passes centuries, the city has grown into the ground, has grown in width, has taken deep roots. The difference between the city and the non-town is being erased, or rather, the city is being swallowed up by non-town. Antagonism between the village, soil, land, and the city is weakening, because the village is reborn, becomes urban, and the city itself ceases to be artificial, the city no longer breaks people, the city raises a new man, generations grow in the city, and the atmosphere of the city ceases to be exotic. The city ceases to be a shelter for special people, separated from the general mass, on the contrary, the very bottom, the core grows in the city.
The city grows, the city floods the face of the earth, the city becomes a face of the earth, railways, telegraphs, all sorts of ways of communication, exchange of goods and ideas turned everything into one huge city. The village, not a city, its people, nature, in the romantic sense, all this has become a layer of historical, covered with new layers, and the city stele nature. The city became an element. The city became the only one. We are going to some integrity, to one thing -there are no more than two souls -only one soulof the city. The crown of our culture is the city. We return toPan, we are going to a new naturalness, to a joyful rebirth through a city that has ceased to be a perversion.
And a whole, new man, a harmonious man, like an ancient Hellenistic man, will be born in the city. There is a true art from the depths of the new element, from the depths of the city. All life, all modernity wants to return to the origins, to its true meaning, to its essence. Painting, as one of the expressions of the modern spirit, had to be partake of the earth again, return to the origins, plunge into the soil, go away, decay, to be fertilized in this new land with the seeds of the coming city. The bunches of grapes are ripening in the new vineyard-city, and when the new wine of art sparkles, there must be new furs.
And here, destroyed and burned, lost all form, the art is born again, but not from the culture of others, but from the spirit of the city, from the source city of all modern life, again artistic achievements go those ways, which harmoniously developed primitive genius, whole, not fragmented and not poisoned by the luxury and art of other, distant, dead, decayed, ghostly of worlds and souls.
The soul of the future art and the soul of the future human being will be born from the calmed rhythm of the city, and this single rhythm will sound both in the souls and in the beauty. Man will cease to be a citizen of the city, in the depths of the city will be madly close to the earth, nature, the sun, through the city he will feel his lost connection with the life of the world -and it will return his worldview of religiosityand mysticism. Art will become The painting is already following this new way of merging with life, it becomes stylish, decorative and musical.
Not only tragedy and poetry are born out of the spirit of music, but also painting, and painting is much closer to all the arts than music, even more: painting has not ceased to be music, and the whole return of painting to its essence, to its nature, is reduced to revealing its musical beginning.
And this return is made in the bosom of a new city, the existence of which in itself begins to acquire the instinct of beauty, the instinct of musical rhythm of life, and that's why the art born of the new spirit of the city, the new art so inexorably must be the purest expression of this newly born life and its musical beauty.
That is why the return of poetry and painting to music was also possible and inevitable in the depths of modernity, from the breath of the seeds of the new city.
All our life returns to the beginning of music, all our longings, beliefs and searches for the music of life. In order to perceive not only the newest painting formally, and to perceive not only the technical side and to reconcile with new combinations of colors, but in order to understand the rhythm, i.e. the essence of the newest painting, its content, it is necessary not only to find a contemporary of disharmonious, decomposing at the end of the city, but also an early forerunner of the coming city, it is necessary to find a yearning for the future beauty of the liturgical city. We can't be whole now, but in our poisoned, fragmented multifacetedness there should be sidesto the future. We are not yet born in the beauty of a new way of life, rhythmicity and religious closeness to the city of elements do not live in us just yet, without vaccination, because there is no such city, but we should have a yearning for beauty, longing for the city-sun, there should be moments and waiting, we have to light the lights and wait for the Bridegroom and get ready. And indeed, open any book, and each page will be illuminated by this expectation; almost all literature is a passionate impulse from the crumbling and rotting old city, the city of the car, the false city, the harlot city to the promised city, the city of the ark, in which all the candles and commandments will be enclosed.
Vladimir Izdebsky]

Содержание и форма

Произведение искусства состоит из двух элементов: внутреннего и внешнего.
Внутренний элемент, взятый отдельно, есть эмоция души художника, которая
(подобно материальному музыкальному тону одного инструмента,
заставляющему кон-вибрировать соответственный музыкальный тон другого)
вызывает соответственную душевную вибрацию другого человека,
воспринимателя.
В то время когда душа связана с телом, она обыкновенно может воспринимать
всякую вибрацию только через посредство чувства, которое и является мостом
от нематериального к материальному (художник) и от материального к
нематериальному (зритель).
Эмоция — чувство — произведение — чувство — Эмоция.
Душевная вибрация художника должна поэтому, как средство выражения,
найти материальную форму, способную быть воспринятой. Эта материальная
форма и есть второй элемент, т. е. внешний элемент произведения искусства.
Произведение искусства есть неразрывно, необходимо, неизбежно связанное
сочетание внутреннего и внешнего элементов, т. е. содержания и формы.
"Случайные", в мире разбросанные формы вызывают свойственную им семью
вибраций. Эта семья так многочисленна и разнообразна, что воздействие
"случайных" (например, природных) форм представляется нам также
случайным и неопределенным.
В искусстве форма определяется неизменно содержанием. И только та форма
правильна, которая выражает, материализует соответственно содержание.
Всякие побочные соображения и среди них первое, а именно соответствие
формы так называемой "природе", т. е. природе внешней, несущественны и
вредны, так как они отвлекают от единственной задачи формы — воплощения
содержания1. Форма есть материальное выражение абстрактного содержания.
Поэтому качество художественного произведения может быть оценено вполне
только автором его: только ему дано видеть, соответствует ли и насколько
найденная им форма содержанию, повелительно требующему воплощения.
Большая или меньшая мера этого воплощения или соответствия и есть мерило
его "красоты"2. Прекрасно то произведение, внешняя форма которого вполне
соответствует внутреннему содержанию (что есть как бы вечно недоступный
идеал). Таким образом, форма произведения определяется по существу его
внутренней необходимостью.
Принцип внутренней необходимости есть единонеизменный закон искусства по
существу.
* * *
Каждое искусство обладает только ему одному свойственной и дарованной
формой, которая, видоизменяясь до бесконечности, рождает отдельные формы
отдельных произведений. Каждое искусство облачает поэтому хотя бы и ту же
душевную эмоцию именно в эту только ему свойственную форму. Так
рождается произведение именно этого искусства. Поэтому заменить
произведение одного искусства произведением другого невозможно. Отсюда
вытекает как возможность, так и необходимость возникновения того
монументального искусства, которого ростки уже нынче нами чувствуются,
цвет которого завяжется завтра.
Это монументальное искусство есть соединение всех искусств в одном
произведении, причем 1) каждое искусство будет сотворцом этого
произведения, оставаясь исключительно в пределах данной ему формы, 2)
каждое искусство будет в этом произведении выдвигаемо или отодвигаемо по
принципу прямого или обратного противоположения.
Значит, принцип построения произведения останется тот же, который есть
единственная основа создания и в каждом отдельном искусстве.
Начинающаяся или в эмбриональном виде уже начавшаяся еще вчера, в
видимый разгар материализма, великая эпоха Духовности даст и дает ту почву,
на которой такое монументальное произведение и должно созреть. Как перед
одним из величайших сражений с материей во всех областях духа, уже нынче
идет великий пересмотр ценностей. Ненужное отвергается. Нужное изучается
во всех свойствах. То же происходит и в одной из величайших областей духа, в
предвечном и вечном искусстве.
* * *
Средства выражения каждого искусства назначены и дарованы ему искони и не
могут в существенности своей измениться, но как постоянно "утончается" дух
или как постоянно он обнажается от материальности души, так тому
соответственно и частию заранее должны неуклонно и неудержимо
"утончаться" и средства искусства.
Поэтому 1) всякое искусство вечно и неизменно и 2) всякое искусство
изменяется в своих формах. Оно должно идти во главе духовной эволюции,
приспособляя формы свои к большему утончению и пророчески ведя за собою.
Неизменно его содержание внутреннее. Изменчивы его формы внешние.
Поэтому как неизменчивость, так и изменчивость искусства есть его закон.
Такими в корне неизменными средствами служат
музыке — звук и время
литературе — слово и время
архитектуре — линия и объем
скульптуре — объем и пространство
живописи — цвет и пространство3.
* * *
Цвет действует в живописи в виде краски. Пространство — в виде формы, ее
ограничивающей ("живописной"), или рисунка. Эти два элемента — краска и
рисунок — существенный, вечный, неизменный язык живописи.
Каждая краска, взятая изолированно, при равных условиях восприятия,
возбуждает неизменно одну и ту же душевную вибрацию. Но краску нельзя в
действительности изолировать, поэтому ее абсолютный внутренний звук всегда
варьируется разными обстоятельствами. Главные из них: 1) соседство другого
красочного тона, 2) пространство (и форма его), занимаемое данным тоном.
Из первого обстоятельства возникает задача чистой живописи, или живописной
формы. Живопись есть внутренней необходимостью определенное сочетание
красочных тонов. Сочетание безгранично тонкое и утонченное, безгранично
сложное и усложняемое.
Из второго обстоятельства возникает задача рисунка, или рисуночной формы.
Рисунок есть внутренней необходимостью определенное сочетание линеарных
плоскостей. Утонченность и сложность его бесконечна.
Первая задача, неразрывно связанная в действительности со второй, и является
в общем великой задачей живописно-рисуночной композиции, которой суждено
теперь же выступить с еще неизвестной доселе силой и преддверием которой
служит так называемая "новая живопись". Само собою ясно, что это новшество
есть не качественное (в самом корне корней), а количественное. Эта
композиция, бывшая неизменным законом всякого искусства всех периодов
начиная с примитивного искусства "дикарей", должна именно в эту грядущую,
на наших счастливых глазах начавшуюся, Эпоху Великой Духовности быть
важнейшим пророком, который ведет уже за собою и нынче яснозвучащие
души и поведет весь мир.
Эта композиция будет построена на тех же, уже в эмбриональном виде
известных, основах, которые, однако, теперь разовьются до простоты и
сложности музыкального "контрапункта"4. Этот контрапункт (которому еще нет
слова в нашей области) будет найден дальше, в пути Великого Завтра, тем же
вечно неизменным проводником — Чувством. Найденный и
кристаллизованный, он даст выражение Эпохе Великой Духовности. Но каковы
бы ни были его крупные или мелкие частности, все эти частности будут
покоиться на одном величайшем фундаменте — на Принципе Внутренней
Необходимости.

The catalogue contains following texts:

p. 7 - 8. Introductory article without title - Vladimir Izdebsky
p. 8 - 1. A. Grinbaum Dr. Phil. Odessa. "Philosophy of modern art" (fragment)
p. 11 - 12. Vladimir Izdebsky, "The Coming City" (Intention)
p. 13 - 14. Leonid Grossman. "In the twilight" (cycle of 8 poems)
p. 14 - 16. Kandinsky. "Content and Form".
p. 16 - 18. "Parallels in octaves and quintaas" prof. Arnold Schönberg (Vienna) (commendet by Kandinsky).
p. 19 - 26. Henri Rovel. "Harmony in art and music".
p. 26 - 27. Vyacheslav Izdebsky. "Art of loving". Monologue.

See attached documents for selected texts.

Traveling Exhibition
Catalogue Structure altered
Other Mediums listed

The present catalogue - almanac was published on the 14th of March 1911 (Old Style), and used for the following traveling exhibitions: Odessa: 06/02/1911 - 03/04/1911 (Old Style) Nikolayev: 11/04/1911 - 01/05/1911 (Old Style) Kherson: 13/05/1911 - 31/05/1911(Old Style) source: Лущик, С. З., "Одесские "Салоны Издебского" и их создатель", Одесса: "Негоциант", 2005